|
|
ПЕРВАЯ СТОЙКА
Мой легавый1 щенок называется Ромул, но я больше зову его Ромой или просто Ромкой, изредка величаю его Романом Василичем.
У этого Ромки скорее всего растут лапы и уши. Такие длинные у него выросли уши, что, когда вниз посмотрит, так и глаза закрывают, а лапами он часто что-нибудь задевает и сам кувыркается.
Сегодня был такой случай: поднимался он по каменной лестнице из подвала, зацепил своей лапиной полкирпича, и тот покатился вниз, считая ступеньки. Ромушка этому очень удивился и стоял наверху, спустив уши на глаза. Долго он смотрел вниз, повёртывая голову то на один бок, то на другой, чтобы ухо отклонилось от глаза и можно было смотреть.
— Вот штука-то, Роман Василич,— сказал я,— кирпич-то вроде как живой, ведь скачет!
Рома поглядывал на меня умно.
— Не очень-то заглядывайся на меня,— сказал я,— не считай галок, а то он соберётся с духом, да вверх поскачет, да тебе даст прямо в нос.
Рома перевёл глаза. Ему, наверное, очень хотелось побежать и проверить, отчего этот мёртвый кирпич вдруг ожил и покатился. Но спуститься туда было очень опасно: что, если кирпич схватит его и утянет вниз навсегда в тёмный подвал?
— Что же делать-то,— спросил я,— разве удрать?
Рома взглянул на меня только на одно мгновение, я хорошо его понял, он хотел мне сказать: «Я сам подумываю, как бы удрать, а ну как я повернусь, а он меня схватит за хвост?»
Нет, и это оказывается невозможным, и так Рома долго стоял, и это была его первая стойка по мёртвому кирпичу, как большие собаки постоянно делают, когда носом почуют в траве живую дичь.
Чем дольше стоял Ромка, тем ему становилось опасней и страшней: по собачьим чувствам выходит так, что чем мертвее затаился враг, тем ужаснее будет, когда он вдруг оживёт и прыгнет.
«Перестою»,— твердит про себя Ромка.
И чудится ему, будто кирпич шепчет:
— Перележу.
Но кирпичу можно хоть сто лет лежать, а живому пёсику трудно, устал и дрожит. Я спрашиваю:
— Что же делать-то, Роман Василич? Рома ответил по-своему:
|
|